Хроники Джиппон Гатаны

Трудно не быть пидорасом
Или
правдивая история гей-парада в Киото

Солнце, заходящее над Киото, окрасило верхушки бонсаев в нежно-розовый цвет. Стоял ясный весенний вечер. В мире царили умиротворенность и гармония.
Самые свирепые убийцы и террористы Японии — десять клинков «Джиппон Гатаны» — пили чай на веранде своего тайного особняка и вели неспешную беседу.
- Кстати, — заметил вдруг Ходжи (как профессиональный бухгалтер, он постоянно пересчитывал своих соратников), — что-то Каматари не видать.

- Хорошо, что ты об этом заговорил, Ходжи, — проговорил монах Анджи. — Меня давно уже беспокоит душевное состояние нашего нетрадиционного друга. Мало того, что, преследуя господина Шишио, он портит карму и ему, и себе, и нам всем – но в последнее время с ним, похоже, творится что-то совсем неладное!
- Действительно, — наивно подтвердил мальчик Соджиро. — Прежде-то он за господином Шишио бегал, как привязанный – а теперь вот уже недели две приходит в наше тайное убежище только ночевать!
- В самом деле, — сказала Юми, доверительно наклонившись к Шишио. — Уже некоторое время мне казалось, что в наших отношениях чего-то недостает – и теперь я сообразила, чего именно. Скажите, Шишио-сама, давно ли вам случалось в последний раз извлекать этого мерзкого педика из-под нашей кровати?
Шишио молча покачал головой.
- И в шкафу он давным-давно не прятался, — с некоторой ностальгией продолжала Юми. — Что же с ним случилось?
- Я тоже замечаю, — неторопливо проговорил Юсуи Слепой Клинок, — что в последнее время Каматари стал еще страннее прежнего. Он часто и громко вздыхает, и сердце его сильно бьется, обличая постоянное душевное волнение. Порой, когда все вы глубоко спите, из его комнаты доносятся…
- Об этом не надо, — властно оборвал его Шишио. — Среди нас дети.
- Я хотел сказать «доносятся глухие рыдания», — сварливо закончил Юсуи. — Определенно, его гложет какое-то тайное горе!
Шишио Макото неспешно допил чай и поставил чашку на стол. Подчиненные молчали, ожидая его вердикта.
- Поистине, — начал легендарный убийца, — для нас, изгоев, отрекшихся от всего человеческого и преступивших все границы общественной морали, нет занятия приятнее и увлекательнее, чем перемывать косточки друг другу. Думаю, все очень просто: устав таскаться за мной, Каматари решил осчастливить своей любовью кого-то другого. Предлагаю выпить за то, чтобы это светлое чувство не покидало его как можно дольше… Ходжи!
Верный Ходжи извлек из буфета бутылку саке.
С криком «Ура!» убийцы сдвинули бокалы.
- А все-таки жаль этого бедолагу, — проговорил мягкосердечный Ходжи, — кто бы он ни был… Интересно, кстати, кому это так свезло?
Этот вопрос направил беседу между клинками «Джиппон Гатаны» по новому увлекательному пути.

В этот вечер случайный посетитель лапшичной «У дядюшки Хэйана» был бы сильно удивлен, если бы увидел за столиком в углу странную пару. Но, если в милой девушке в нарядном кимоно и с косой за плечами странность была неуловима, то в ее спутнике – долговязом мужике в полосатых нарукавниках, со страшной рожей (в которой не сразу узнавалась маска) и рогами на лбу, периодически испускающем дым из шеи – оригинальность так и резала глаз. Постоянные посетители опасливо обходили этот столик стороной, узнавая в масконосителе завсегдатая лапшичной – ниндзя-демона Ханью, члена банды «Они», одного из четырех верных друзей блистательного Аоши Шиномори.
- …И тогда, — увлеченно рассказывал Ханья, — господин Аоши выхватил свои двойные кодачи и как начал всех рубить в капусту! Насилу мы смогли его убедить, что тревога была ложной.
Каматари (а это был именно он) сидел, подперев щеку рукой, и восхищенно вздыхал.
- Что за герой этот ваш господин Аоши! — проговорил он наконец самым нежным своим голоском. — Наверное, у такого отважного бойца от девушек просто отбоя нет!
При этих словах Ханья как-то резко помрачнел и уставился в тарелку.
Каматари понял, что пора повести дело начистоту (ну, почти начистоту).
- Господин Ханья, — проворковал он, добавив в голос девичьего смущения, — хотя девушке и пристала скромность, я чувствую, что не могу больше скрывать свою тайну. Случайно увидев господина Аоши, я полюбила его всей душой. Один взгляд его пронзительных черных глаз – и бедное сердце мое запылало. А его презрительная усмешка проткнула меня насквозь, как лезвие вакидзаши. О, эта статная фигура! Это бледное лицо, полное презрения к жизни! О, эти эполеты! О, эта зад… гм… эта замечательная осанка и гордый разворот плеч! Господин Ханья, я жить без него не могу! Скажите, что мне сделать, чтобы обратить на себя его внимание?
- Есть один способ, — угрюмо ответил Ханья. — Но тебе, милая девица, он вряд ли подойдет. Внимание-то он наверняка обратит, а вот дальше…
Каматари обратился в слух.
- Ты, наверное, догадываешься, — начал Ханья, — что в прошлом моему другу и повелителю пришлось много страдать.
- О да! — воскликнул Каматари. — Это так мило… то есть, я хотела сказать, ужасно!
- Былые обиды оставили на нем свой темный след. Даже сейчас, став лучшим клинком в Японии (тут Каматари вспомнил о господине Шишио и подавился лапшой), он продолжает страдать от старых травм и комплексов. Не знаю, должен ли я об этом рассказывать…
- Должен, должен! — твердо сказал Каматари.
- Интуиция, никогда меня не обманывавшая, подсказывает мне, что тебе, милая девушка, можно доверять. Душа твоя чиста, и в твоем сердце пылает искреннее чувство…
Каматари усердно захлопал ресницами.
- Если ты сумеешь излечить господина Аоши от его навязчивой идеи, — с жаром заключил Ханья, — вся наша четверка будет тебе безмерно благодарна! В самом деле, сколько ж можно! Ты не представляешь, как нам надоело получать… гм…
- Я сохраню тайну господина Аоши в самом глубоком тайнике своего сердца, — тихо и серьезно отвечал Каматари.
- Проблема в том, — вздохнул Ханья, — что это давно уже не тайна. Итак, выслушай эту печальную историю. Правда, она не совсем для ушей юных девиц. Будь готова к тому, что, когда я закончу, рукава твоего кимоно промокнут от слез.
И он начал свой ужасный рассказ.
- Это случилось десять лет назад. В то время господин Аоши, еще совсем юный, обучался искусству ниндзя у сэнсэя Хировато. Он быстро стал лучшим учеником, и сэнсэй возлагал на него большие надежды. Но однажды случилось страшное. Вместе с Аоши в этом додзе обучался один недостойный юноша из низшего сословия. Слово «честь» было ему незнакомо, зато некоторые иные слова, увы, просто отлетали от зубов. Однажды, потерпев поражение от Аоши в учебном поединке, этот юнец в сердцах обозвал его… э-э… грубым и непристойным уличным ругательством, которое едва ли стоит повторять при женщине…
- Говори! Я выдержу все! — воскликнул Каматари, бледный, как смерть.
- Он назвал его «пидорасом», — горько продолжал Ханья. — Придя в ярость, Аоши вскочил и бросился на него с кулаками. В страшном гневе он забыл все приемы, которым учил его старый сэнсэй, и изобрел несколько новых, которые ни один добросовестный учитель не стал бы показывать своим ученикам. Увы! — на этот раз удача оказалась не на стороне Аоши. Он был побежден – в первый раз за время своего обучения.
- Когда раны его зажили, сэнсэй Хировато призвал его к себе и строго спросил: «Ученик, почему ты повел себя не так, как подобает ниндзя? Разве ты забыл, что для мудреца оскорбления – как ветер и вода: как ветер, проносятся они мимо ушей его, и как вода, текут мимо ног? Или забыл ты хокку древнего поэта Тояму:
Суров закон самурая:
Кто обзывает другого «редиской»,
Сам называется так.
И главное: как мог ты, начав драку, допустить, чтобы побили тебя самого, да еще и на глазах у всего додзе? Или ты забыл, что для ниндзя это бесчестье?»
«А когда ниндзя пидорасом обзывают – это не бесчестье? — угрюмо отвечал Аоши. — Не зря сказал древний китайский мудрец, что молчание – знак согласия: если бы я не ответил, то вышло бы, что я пидорас и есть!»
- Напрасно мудрый старец пытался воззвать к его разуму: на все возражения блистательный Аоши отвечал одно – что и впредь собирается без долгих разговоров бить морду всякому, от кого услышит в свой адрес это позорное именование. Поняв, что имеет дело с каким-то тяжелым комплексом, старец отступился. А Аоши замкнулся в себе и вскоре покинул додзе, не закончив обучения. С ним ушли и мы четверо.
- Какая ужасная история! — плотоядно проговорил Каматари, осторожно вытаскивая из дрожащих пальцев Ханьи засморканный рукав своего кимоно.
- Ужасы, милая девушка, еще впереди, — сурово отвечал демон-ниндзя. — Мы все – спутники Аоши Шиномори – надеялись, что вдали от тяжелых воспоминаний он снова обретет спокойствие духа. Однако вышло иначе.
- Мы впятером нанялись охранять замок Эдо – и охраняли его на совесть, не подпуская к сегуну ни одного убийцу или отравителя. Мятежники возненавидели нас и разработали бесчестный план. Тот недостойный ниндзя, о котором я тебе рассказывал, в то время находился на их стороне: он-то и открыл им слабое место Аоши.
- Однажды, когда все мы стояли на часах у замковых ворот, на холме напротив появился какой-то оборванец и, приложив руки ко рту, громко крикнул: «Аоши Шиномори – пидорас!» Аоши, естественно, покинул свой пост и бросился за ним; а мы, разумеется – за своим командиром. Увы! Мерзавец завел нас в засаду! Десяток мятежников, вооруженных до зубов, отделали нас так, что никому мало не показалось. А тем временем другой отряд «патриотов», вероломно воспользовавшись нашим отсутствием, проник в замок и устроил там резню.
- Этот успех ободрил наших врагов, и вскоре подобная тактика обратилась у них в привычку. На пятый или шестой раз господин Аоши заметил некую закономерность и задумался. Он был уже готов разгадать коварный вражеский план и разработать линию защиты; но, к сожалению, к этому времени ту же самую закономерность заметил и сегун. Утомленный однообразием повторяющихся сцен, он вызвал Аоши к себе на циновку и потребовал объяснений.
- Аоши ничего от него не утаил, полагаясь на его самурайский дух и благородное сердце. Но, увы, сегун оказался неспособен понять величие души своего телохранителя. «Знаешь, Аоши, — сказал он, выслушав его печальную повесть, — а ведь ты действительно изрядный пидорас!»
- При мысли о том, что случилось дальше, внутри у меня все холодеет, и язык мой отказывается мне служить. В общем, все мы оказались без работы и вне закона.
- И по сей день нашего предводителя гложет этот тайный позор. А самое ужасное, что эту тайну знают многие его враги – и не упускают случая доказать свою осведомленность. Если бы ты только знала, милая девушка, от скольких людей и в сколь различных, но равно постыдных обстоятельствах мы уже терпели конфузию! А все из-за этого «пидораса», будь он неладен! Послушай, девица: вся моя надежда на тебя. Ты говоришь, что любишь господина Аоши, что жаждешь разделить с ним ложе. Быть может, ты сумеешь раз и навсегда ему доказать, что эта постыдная брань не имеет к нему никакого отношения?
Каматари встал и решительно выжал рукава кимоно.
- Да, — твердо ответил он. — Я сделаю это. Клянусь, я излечу господина Аоши от его мании! Нельзя допустить, чтобы столь достойный и благородный человек погиб от гомофобии!
«Да, я его излечу! — восторженно добавил он про себя. — Я объясню ему, что в этом нет ничего постыдного, что он не должен стыдиться и скрывать это от самого себя! Я открою ему новую грань любви, в которой он сейчас не видит ничего, кроме грязи и позора; я докажу ему, что можно быть геем и одновременно достойным членом общества. До сих пор он стыдился назвать себя пидорасом; благодаря мне он начнет этим гордиться!»
С этими альтруистическими мыслями Каматари поспешно распрощался с Ханьей и отправился бродить по ночным улицам Киото. В уме его постепенно вызревал грандиозный план…

Тревожные слухи ходили по Киото. Во дворцах знати и в лачугах бедняков, в роскошных домах увеселений и в грязных притонах, в лапшичных и под ветвями сакуры, и даже в близлежащем буддистском монастыре все говорили об одном. Что ни утро – на заборах и стенах городских домов появлялись листовки необыкновенного и возмутительного содержания.
Неизвестные злоумышленники, обращаясь к самураям и простолюдинам нетрадиционной ориентации, призывали их последовать примеру бака-гайдзинов и начать борьбу за свои права, жестоко ущемляемые ортодоксальным обществом. В подметных листках утверждалось, что права геев в Японии попираются, что публика относится к ним без должного уважения, и потому все сознательные гомосексуалисты в Киото должны единым строем выйти на гей-парад. Называлась дата и точное время парада; однако маршрут его предусмотрительно сохранялся в тайне.
Народ волновался и роптал. Власти и мятежники забыли о своих разногласиях; прекратились политические убийства и террористические акты, отброшены были даже споры о Конституции. Все партии и движения, легальные и нелегальные, объединились в едином порыве: они были готовы на все, чтобы не дать осквернить культурную столицу Империи этим позорным действом.
Правительство объявило награду тому, кто сумеет найти зачинщиков или хотя бы заблаговременно выяснить их планы. То же самое, соревнуясь с ненавистными властями в щедрости, сделали главари крупнейших подпольных организаций. Однако все напрасно: пидорасы были неуловимы.
За два дня до объявленной даты Шишио Макото, мрачный и задумчивый, призвал к себе Каматари.
- Скажи, Каматари, — заговорил он сурово, держа руку на рукояти катаны, — не кажется ли тебе, что «Джиппон Гатана» в чем-то ущемляет твои права?
Каматари почуял недоброе.
- Что вы, господин Шишио, — отвечал он, не поднимая глаз, — я всем доволен.
- И ты не чувствуешь себя униженным и оскорбленным? — продолжал допытываться Шишио. — Может, тебя кто-нибудь угнетает? Так ты скажи, не стесняйся.
Ужас придал Каматари сообразительности.
- Ну… гм… вот Ходжи третий месяц зарплату не выдает… — протянул он с наивным видом.
- Я не об этом, — отмахнулся Шишио. — В этом мы все угнетены.
Взгляд его пронзительных багровых глаз, казалось, проникал бедному трансвеститу в самую душу. Каматари понял: настал решительный миг. Он смело встретил взгляд своего страшного господина.-
- А скажи, Каматари, — с обманчивой мягкостью поинтересовался Шишио, — тебе никогда не хотелось, например, пройтись по улице в перьях, в купальнике с блестками и с плакатом: «Свободу пидорасам!»?
- А вам бы это понравилось? — с робкой надеждой спросил Каматари.
- М-да, — проговорил Шишио, словно обращаясь к самому себе. — Вижу, я напрасно тебя подозревал. Ты не способен на такую низость. Видишь ли, Каматари: ты, должно быть, слышал, что некоторые твои… м-м… собратья по несчастью, совсем оборзев, собираются устроить в Киото гей-парад?
- Возмутительно, — тусклым голосом отозвался Каматари.
- Хоть я и презираю всякую мораль, — продолжал Шишио, — но есть же предел всему! Естественный отбор не зря лишил этих уродов возможности размножаться: но они решили обмануть природу и личным примером завлечь в свои ряды наивных, неопределившихся юношей! Я – истинный хозяин этого города – не могу допустить, чтобы на его улицах творилось такое! Вот мой тебе приказ, Каматари: употреби все свои знакомства в этой сфере, чтобы выяснить, где эти мрази собираются проводить свой проклятый парад – и, если узнаешь, немедленно сообщи мне! А уж я подготовлю им теплую встречу!
- Будет исполнено, Шишио-сама, — безжизненным голосом ответствовал Каматари и мелкими шажками попятился к выходу.
Выйдя за дверь, он пулей промчался по коридору и устремился в свою комнату, где под матрасом таилась стопка свежих, только что из подпольной типографии, педерастических листовок.

Солнце скрылось за вершиной Фудзиямы, и теплый дневной свет сменился призрачным светом полной луны. Ночь была теплой и ясной; но в ней не чувствовалось обычной умиротворенности. Казалось, сам воздух пропитан тревогой и ужасными предчувствиями.
Несмотря на поздний час, горожане не спешили ложиться спать; простолюдины точили вилы и косы, самураи снимали со стен старые мечи, в полицейских участках проводился спешный инструктаж. Город готовился дать достойный отпор пидорасам, чей парад был назначен на полдень следующего дня ­ место же его, увы, так и оставалось неизвестным.
Каматари, не желая, чтобы на него пала хоть тень подозрения, сразу после обеда удалился к себе и притворился спящим.
Бледные лучи луны, скользнув по лицу молодого гея, пробудили его от сна. Каматари сладко потянулся, зевнул… и вдруг, вспомнив, что предстоит ему в ближайшие сутки, вскочил как подброшенный.
«Любимый! — прошептал он, устремив страстный взор к луне. — Видишь ли ты, на что я иду ради тебя? Руковожу страшным и позорным заговором, обманываю своего господина, подвергаюсь сам и подвергаю своих товарищей по ориентации ужасной опасности, рискую и жизнью, и честью, и добрым именем… все для того, чтобы ты, милый Аоши, примирился со своей истинной природой! О мой возлюбленный, когда ты вольешься в наши ряды – я почувствую, что все мои злодеяния были не напрасны!»
С этими словами он закинул за плечи котомку, туго набитую листовками, и привязал к окну тонкую, но прочную веревку. На другом конце города, в одном из самых мрачных притонов трущобного квартала Киото, ожидали его другие заговорщики. Там, на последнем собрании, участники гей-парада должны были наконец определить свой маршрут.
Каматари уже поравнялся с окнами второго этажа, когда внизу отворилась дверь черного хода. На залитый лунным светом внутренний дворик вышли Шишио, Ходжи, а с ними… о боги! Чтобы не выдать себя восторженным воплем, Каматари вцепился в веревку зубами.
«Только бы он не смотрел вверх! — мелькнуло у него в голове. — Любимый, заклинаю тебя, не поднимай глаз! Я не хочу, чтобы ты видел меня в такой некрасивой позе!.. Кстати, а что ты вообще тут делаешь?»
- Итак, мы с вами заключили перемирие, — послышался снизу глубокий звучный голос блистательного Аоши Шиномори. — Пусть мы с вами соперники, даже конкуренты – но сейчас наши цели сходятся. Мы не дадим стране рухнуть в яму демографического кризиса…
«Какое красноречие! — в восторге мысленно воскликнул Каматари. — Кстати, а что это он несет?»
Собеседники Аоши переглянулись, и Ходжи пояснил вполголоса:
- Кажется, это он про то, что мы вместе сорвем гей-парад.
- Так помните наш уговор! — сверкая глазами, продолжал Аоши. — Я готов выследить проклятых извращенцев и сорвать их гнусные замыслы. Мы бросимся на них, подобно волкам, истребляющим овец, прольем реки их голубой крови, сожжем в очистительном пламени их мерзкие убежища… и после этого, как вы обещали, «Джиппон Гатана» вольется в банду «Они»!
Каматари на своем посту издал сдавленный стон, полный смешанных чувств. По счастью, его заглушил вопль Ходжи, полный, напротив, совершенно однозначных эмоций.
- Все в порядке, мой верный Ходжи, — положив руку бухгалтеру на плечо, пояснил Шишио. — Господин Аоши хочет сказать, что я обещал в случае успеха взять его в «Джиппон Гатану» одиннадцатым клинком.
- Думаю, обсудить эти мелкие разногласия мы с вами еще успеем, — бархатным голосом вставил Аоши. — В любом случае, обе наши организации только выиграют от этого союза.
Ходжи умолк, впрочем, не слишком успокоенный. Каматари замер, из последних сил цепляясь за веревку и боясь даже вздохнуть. Котомка с листовками начала угрожающе сползать с его плеча; он не мог ее подхватить, опасаясь шумом привлечь к себе внимание.
- Конечно, у нас будет еще достаточно времени, чтобы продумать формат нашей совместной работы, — еще более бархатным голосом ответствовал Шишио. — А теперь, дорогой коллега, не смею вас больше задерживать. Возвращайтесь с победой!
- До встречи, — гордо и мрачно отвечал Аоши. — Завтрашний день принесет банде «Они» победу и славу. И мое имя наконец будет очищено от…
И, не договорив, он скрылся во тьме ­ только белый плащ мелькнул и пропал во мраке.
Новообретенные соратники проводили его скептическими взглядами.
- Простите меня, Шишио-сама, — решительно заговорил наконец Ходжи, — но, мне кажется, вы ввязываетесь в какую-то сомнительную авантюру. Что, если он действительно разгонит гей-парад? Ведь тогда вам придется выполнять свое обещание!
Прежде чем ответить, Шишио несколько секунд молчал, словно собираясь с мыслями. Он выглядел необычно усталым, даже мрачным.
- Знаешь, Ходжи, — сказал он наконец, — сейчас я готов хвататься за соломинку. Ты сам знаешь: все наши усилия ни к чему не привели. Кто бы мог подумать, что меня, Шишио Макото, сумеют обвести вокруг пальца какие-то пидорасы!
Щеки Каматари окрасились румянцем смущения и гордости. На миг утратив контроль над собой, он сполз еще немного вниз по веревке.
- Этот Аоши, — задумчиво продолжал Шишио, — произвел на меня странное впечатление… неоднозначное…
Каматари замер, боясь даже вздохом выдать переполняющие его чувства. К мнению господина Шишио он привык относиться, как к неопровержимой истине.
- Он, безусловно, искусный ниндзя и доблестный воин, — продолжал Шишио. — Не сомневаюсь, что среди своих товарищей он пользуется заслуженным уважением. Однако не оставляет меня ощущение, что в нем есть некое сродство… нет-нет, не по ориентации, а, скорее, по духу… с теми, кого он собирается ловить. Мне кажется, он должен интуитивно понимать их повадки и угадывать их замыслы. Возможно, ему удастся то, что, увы, не удалось мне.
«Да! — медленно съезжая своему патрону на голову, восторженно думал Каматари. — Мой Аоши – он такой! Он — лучший! Он может все! Он обязательно победит там, где даже господин Шишио потерпел неуда… ой! Неужели он меня разгонит?»
- Признаюсь тебе, Ходжи, — снова заговорил Шишио, — впервые в жизни я ощущаю что-то вроде неуверенности в себе. Должен тебе сказать, организатор этого проклятого парада, кто бы он ни был – человек выдающихся талантов.
Из груди Каматари едва не вырвалось: «Что вы, господин Шишио! Всем, что я знаю и умею, я обязан вам!» — но он вовремя прикусил язык.
- И вот что больше всего меня беспокоит, — продолжал Шишио. — В быстроте и решительности действий этого негодяя, в его почти сверхъестественной наглости я узнаю какую-то очень знакомую школу. Если бы только понять, какую…
Это последнее испытание оказалось для Каматари непосильно. Со сдавленным взвизгом он выпустил из рук котомку – и на головы Шишио и Ходжи обрушился снегопад педерастической корреспонденции. Потрясенные таким неожиданным явлением, они едва успели заметить, как какая-то гибкая темная тень, словно возникнув из ниоткуда, перемахнула через забор и скрылась из виду.
Чадящий масляный светильник слабо освещал тесную комнатушку со скошенными стенами и трещинами в потолке. По стенам бегали зловещие тени и откормленные тараканы. За грязным, покрытым липкими пятнами столом с одной стороны неуверенно жались друг к другу три фигуры в нарядных разноцветных кимоно, со сложными прическами и накрашенными ногтями; в убогой трущобе эти манерные господа смотрелись на редкость неуместно. По другую сторону стола – почти полностью скрытый тенью, так что никто не видел его лица – восседал инициатор этого сборища и старательно сверкал глазами.
- Итак, мои голубые самураи, — начал он мрачно, — я собрал вас здесь, чтобы сообщить вам радостное известие. Несмотря на все препоны, которые чинят нам власти и погрязшее в гомофобии общество, гей-парад состоится!
Тяжкое молчание повисло в комнате.
- На повестке дня у нас три вопроса, — натужным басом, время от времени срываясь на фальцет, продолжал Каматари (а это был именно он). — Количество участников, наглядная агитация – и, наконец, пора определиться с маршрутом.
По комнате пронеслась серия тяжких вздохов.
- Правильно ли я понимаю, что здесь собрались все участники завтрашнего мероприятия? — поинтересовался предводитель (на этот раз ему почти удалось достигнуть интонации господина Шишио).
- Ну… гм… я, пожалуй, приведу младшего брата, — робко предложил один из заговорщиков. — Он идиот от рождения – может быть, не сообразит, в чем тут подвох.
- А я, — откликнулся другой, — возьму с собой тетушку – она у меня глухая.
- Но ведь не слепая, — мрачно заметил Каматари. — Так, с составом понятно. Переходим к наглядной агитации. Такеда, тебе было поручено купить купальники с блестками и нарисовать транспарант: «Свободу представителям нетрадиционной сексуальной ориентации!» Где это все?
- Э-э… — заторопился гей в розовом кимоно, — видите ли, сэнсей, до позднего вечера я размышлял о том, как наиболее изящно расположить на полотне эти пять иероглифов…
- «Представители нетрадиционной сексуальной ориентации» пишутся одним иероглифом, — мрачно сообщил Каматари. — А купальники где?
Тут Такеда совсем смутился.
- Да он все партийные деньги на новую губную помаду просадил! — наябедничал его сосед.
- Ну вот и славненько, — с некоторым облегчением пробормотал Каматари себе под нос; но затем, вспомнив, что должен поддерживать в отряде железную дисциплину, поднялся во весь рост и величаво произнес:
- Гнусный ворюга! Ты предал наше движение! Таким пидорасам, как ты, не место среди честных геев! Иди и засунь свою помаду себе… то есть, я хотел сказать, соверши сеппуку!
Бедный Такеда, совершенно уничтоженный, готов был ползти прочь – но тут третий заговорщик, облаченный в лимонно-желтое, заметил:
- Сэнсей, мы сейчас не в том положении, чтобы разбрасываться пидорасами. У нас на счету каждый человек – даже глухая тетушка. Простите его! — И, бросив на Такеду нежный взгляд, добавил: — Я с ним поговорю… Обещаю вам, он больше не будет!
- Ладно, на первый раз прощаю, — зловеще процедил Каматари. — Переходим к самому сложному вопросу – куда идти? Хируки, ты хочешь что-то сказать?
- Перед нами стоит сложная задача, — обстоятельно начал гей в светло-зеленом. — С одной стороны, мы должны бросить вызов традиционному обществу, так сказать, нанести пощечину общественным предрассудкам. Более того, наша цель – привлечь на свою сторону молодежь. Но при всем при том, собратья, буду с вами откровенен: хотелось бы остаться в живых. Так что предлагаю дремучий лес к западу от Киото. Благо для охоты и сбора грибов сейчас не сезон.
- Может быть, лучше собраться к северу от города? — робко предложил Такеда. — Там такие скалы, что туда-то уж точно никто не полезет! Вот, скажем, склон горы Хиэй…
По счастью, полумрак не позволял заметить, как побледнел Каматари при этом предложении. Перед глазами у него сразу встали кровавые и на редкость реалистичные картины.
- А мне приходят на ум городские катакомбы… — задумчиво проговорил третий заговорщик.
Совещание зашло в тупик. И в этот миг покосившаяся дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. На мгновение четверо заговорщиков зажмурились, ослепленные сиянием белоснежного плаща и ледяным пламенем черных глаз.
- Караул, облава! — завопил кто-то и попытался выскочить в окно, с перепугу забыв, что окон в помещении нет.
Каматари поймал его за край кимоно – чисто рефлекторным движением, не отрывая глаз от представшего перед ним чудного видения.
- Здесь обсуждается гей-парад? — глубоким звучным голосом вопросило видение, поправляя двойные кодачи на поясе.
Заговорщики в ужасе переглядывались и молчали. Тот, что в зеленом, заблеял было что-то невнятное… Но Каматари остановил его властным движением руки и величественно поднялся – следя, однако, за тем, чтобы оставаться в тени.
- Организатор гей-парада – я, — отрекомендовался он каким-то уже совсем неестественным басом. — Зачем ты пришел к нам, Аоши Шиномори?
Наступила долгая томительная пауза. Наконец, как-то странно искривив лицо, Аоши ответил:
- Я пришел с миром.
Трепет пронесся по аудитории; а Аоши, с явным усилием над собой, продолжал:
- До меня дошли слухи, что вы встретились с некоторыми трудностями. Как профессиональный ниндзя, я готов протянуть вам руку помощи. Мой опыт, мои навыки, мое умение прятаться, передвигаться незаметно, растворяться в толпе – всем этим я готов поделиться с вами.
Тут Такеда, у которого, как видно, сегодня был неудачный день, с надеждой воскликнул:
- А купальника с блестками у вас случайно нет?
Прекрасное лицо Аоши исказилось яростью. Однако нечеловеческим усилием воли он подавил в себе естественный порыв и ответил почти спокойно:
- Вы ошибаетесь, сударь, я не настолько разделяю ваши… э-э… причуды. Однако я стою за свободу самовыражения, считаю, что каждый должен быть таким, какой он есть, и не стыдиться этого. Поэтому я – на вашей стороне. Только поведайте мне, куда вы собираетесь повести своих сторонников!
Противоречивые чувства раздирали сердце Каматари. Он знал, что его любимый лжет; знал, что сердце его полно ненависти и отвращения, что сейчас Аоши с коварством истинного ниндзя заманивает его в гибельную ловушку. Однако все силы его души противились тому, чтобы обмануть возлюбленного. Что же, сказать правду? Но тогда Аоши сочтет организатора гей-парада никчемным, ни на что не способным, трусливым ничтожеством! Единственное, о чем мечтал сейчас Каматари – изобрести какое-нибудь блестящее и смелое решение, которое произведет на Аоши впечатление и, быть может, даже заставит задуматься…
И вдруг его посетило озарение.
- Мы собираемся прийти завтра в храм Аматэрасу на главной городской площади и совершить там публичное жертвоприношение! — выпалил он.
Потрясенное молчание воцарилось в трущобе.
- Жертвоприношение к-кого? — неуверенно поинтересовался гей в зеленом.
- Нас всех убьют! — простонал гей в лимонно-желтом.
Бедный Такеда промолчал — он давно уже сидел под столом и не подавал голоса.
Глаза Аоши хищно блеснули; впрочем, мелькнуло в них и нечто, похожее на уважение. Затем по лицу его расплылась широкая и неестественная улыбка.
- Знаете, — проговорил он каким-то особенно задушевным тоном, — как профессиональный ниндзя, я просто в шоке… то есть, хочу сказать, я потрясен вашей самоубийственной отвагой. Давно я не испытывал такой гордости за Японию, как сейчас, глядя в ваши честные накрашенные лица…
Гей в зеленом смотрел на него, как завороженный. Гей в лимонно-желтом принялся кокетливо поправлять прическу. Такеда выполз из-под стола.
«Как заливает, как заливает! — восхищенно думал Каматари. — Он хитер, как лиса – он станет мне достойным противником!»
А вслух сказал:
- Так что же, Аоши Шиномори, мы можем на тебя рассчитывать?
- Завтра в полдень я буду возле храма, — твердо ответил Аоши. — И мои верные друзья будут со мною.
С этими словами он повернулся и исчез во мраке – только белый плащ мелькнул и пропал за дверью.
- Ка-а-акой хорошенький! — разом вырвался восхищенный стон у троих заговорщиков.
- Молчать! — стукнув кулаком по столу, рявкнул Каматари. — Итак, завтра в полдень жду вас всех у ворот храма Аматэрасу. Приготовьтесь дорого продать свою жизнь. И не опаздывать!
И, не слушая жалоб и протестов своих сподвижников, объявил заседание закрытым.

Add Comment Register



Добавить комментарий